Кафе на Крестоносной улице

За углом переулка, где живу, сумрачное кафе, куда никогда раньше не заходила. Сегодня рано утром вышла, чтобы попить кофе где-нибудь поблизости, и вдруг подумала, почему же никогда не посещала это заведение, в двух шагах от дома.

Ведь постоянно прохожу мимо и уже разглядела наизусть: две ступени порожка сбитые, посредине зачем-то лежит кирпич, проржавелая железная дверь с облупившейся зелёной краской, а внутри всегда полумрак, лишь видится у дальнего окошка вечно одинокий посетитель.

Называется забегаловка "Cruzeirense", то есть, житель улицы Cruzeiro, либо крестоносец (cruz - крест, сruzeiro - большой крест, крестоносный, ведущий к кладбищу). Улица действительно ведёт к кладбищу старого лиссабонского прихода Ajuda, а напротив "Cruzeirense" богадельня с часовней, увенчанной массивным каменным крестом.

И вот нынче утром я наконец переступила порог этого кафе, впрочем, на вывеске обозначенном, как ресторан. Может быть, так оно когда-то и было, неказистая вывеска болтается явно со стародавних времён. Вошла и тут же пожалела об этом: в ноздри шибанул запах затхлости, немытого тела, тошнотворной запущенности. Каким-то неведомым чутьём меня никогда ранее и не влекло сюда, хотя так люблю прогуливаться из кафе в кафе. 

 

Барная стойка черна и пуста. Стена бара с голыми грязными полками. Впрочем, в углу возле входа в мойку стрекотание громоздкого лампового телевизора. Пол засаленный. Столы и стулья разношёрстные, вероятно, собранные по помойкам, возможно, принесённые в дар за ненадобностью редкими посетителями. 

 

За столиком в углу как обычно сидел единственный человек: пожилой небритый мужчина в сильно поношенном сером свитере, очках с толстыми стёклами - читал футбольную газету. Посмотрел безучастно поверх очков в мою сторону, и я уже было собралась выйти, но дедок отложил газету и снял очки. Догадалась, это - хозяин, неуверенно произнесла: "Чашечку кофе..." Сомневалась, что подобная услуга возможно, поскольку не приметила кофе-машину, но дедок поднялся, не очень проворно, вернее, крайне медленно, зевнул, почесал штаны сзади, глянул на настенный календарь за 1985 год, и неспешно проковылял за стойку. 

Под столешницей что-то зашипело, и вот треморная рука подняла блюдце с чашкой кофе наверх: отпечаток помады на кромке, засохшие потёки. Я с сомнением прищурилась. Хозяин извлёк из-под стойки пакетик сахара и положил на блюдце с остатками сигаретного пепла. Я натужно улыбнулась, подумав, не буду обижать старика, и даже решила присесть. 

 

Вдруг заметила зеркало во всю стену возле облюбованного хозяином столика. Наверное, ему не так скучно обитать в своей унылой забегаловке глядя в собственное отображение. Почему-то вспомнила, что одиноким волнистым попугайчикам советуют вешать в клетку зеркальце. 

 

Кофе не стала пить, по привычке щёлкнула телефоном фотку-селфи, извлекла буклет на гей-тему, давно запихнутый в задний карман брюк на каком-то тематическом мероприятии. Хозяин издалека приметил яркие картинки, и вдруг оживился, заволновался, подошёл, забурчал: "При Салазаре за это сажали, а сейчас всё можно..." И то ли посожалел, что теперь свобода, то ли подосадовал, что когда-то притесняли за однополые отношения. Я не посмела расспрашивать. Сорокалетнюю диктатуру в Португалии свергли в 1974 году за один день, но прошло уже более сорока лет, а раны в народе до сих пор кровоточат.

Старик вновь потух и удручённо удалился в свой угол. Я спросила, сколько за кофе, он тихо ответил в зеркало, я поставила так и не отпитую чашку на стойку, рядом пятьдесят центов. И ушла. Но гей-буклет забыла на столе...

Фото автора. Селфи в кафетерии "Cruzeirense".